Форум » Люди и Казахстан » Габит Мусрепов » Ответить
Габит Мусрепов
Jake: Габит Мусрепов (1902-1985 гг.) Мусрепов Габит Махмутович — писатель, литературовед, государственный и общественный деятель. Обучившись в родном ауле грамоте, в 1916 г. поступил в русское двухклассное училище, где проучился один год, затем поступил в русскую школу 2-й ступени, которую окончил в 1921 г. В 1923 г. поступил и в 1926 г. окончил Оренбургский рабфак. Один год занимался в Омском с.-х. институте. В 1927-1928 гг. преподавал в Бурабайском (Щучинском) техникуме лесного хозяйства. Главный редактор Казиздата (1928-1933), редактор газеты "Социалиста Казакстан" (1934-1935), зав. сектором ЦК КП Казахстана (1936-1937), начальник Управления по делам искусств при Совнаркоме КазССР (1937-1938), член правления Союза писателей Казахстана (1938-1956), главный редактор журнала "Шмель" - "Ара" (1956-1957), председатель правления Союза писателей Казахстана (1957-1962; 1964-1966). В 1958 г. был избран секретарем СП СССР, членом Госкомитета СССР по Ленинским и Государственным премиям в области литературы, искусства и архитектуры. Первые шаги и проба возможностей в литературном творчестве были сделаны Мусреповым в годы учебы на рабфаке. В те годы Мусрепов познакомился с С.Сейфуллиным, что оказало на него сильное влияние. Одно из первых его произведений, повесть "На стремительной волне" (1927), привлекло внимание литературной общественности. В последующем события общественной и культурной жизни страны стали основной темой его литературного творчества. Рассказы и пьесы, романы и повести Мусрепова, способствовавшие становлению национальной литературы, отображали знаменательные события во всех сферах жизни, социальные перемены в казахском обществе, новые явления в быту и психологии казахского народа. Мусрепов является известным общественным деятелем, вложившим много труда в дело расширения и укрепления литературных связей стран Азии и Африки, пропаганды отечественной литературы. Исследовал проблемы развития современной литературы, вопросы о языке художественной литературы, мастерстве писателей. Его взоры были обращены на традицию Абая, творческий опыт восточных, западных и русских классиков. В начале 30-х гг. Мусрепов обратился к такой сложной области литературного творчества, как драматургия и на сегодняшний день является одним из создателей этого нового для литературы Казахстана жанра. В 1934 г. он написал свою первую пьесу "Қьгз Жібек", а затем — либретто оперы. Новая музыкальная драма с момента первых постановок в только что открытых профессиональных национальных театрах заслужила широкое признание общественности республики. Мусрепов является также автором таких крупных литературных произведений, как "Амангельды" (1935), "Қозы Көрпеш - Баян Сұлу" (1939), "Солдат из Казахстана" (1945), "Пробужденный край" (1953), "Ахан cepi — Ақтоқты", "Образ, который не удалось встретить" (1966; Государственная премия КазССР, 1968), "Улпан - ее имя" (1974), "Во власти чужих" (1974), десятков рассказов, новелл. Ему принадлежат также книги литературно-критической и публицистической прозы "Долг художника" (1970), "Следы времени" (1988). Мусрепов занимался также переводческой деятельностью. Он является автором учебников и учебных пособий по литературе. В казахской литературе Мусрепов занимает особое место: оставленное им огромное литературное наследие стало гордостью национальной литературы. Г.Мусрепов — Герой Социалистического Труда (1974), лауреат Госпремии КазССР им. Абая (1970), премии им. Ч.Ч.Валиханова (1976), народный писатель КазССР (1984), академик АН КазССР (1985). Награжден тремя орденами Ленина, другими орденами и медалями.
Ответов - 2
Jake: Круг жизни Габита Мусрепова В дни, когда не только республика, но и весь мир по решению ЮНЕСКО отмечает столетие Габита Мусрепова, воспоминаниями о писателе делятся люди, которые его близко знали и общались с ним. Свои книги он писал простым карандашом Филолог, специалист по казахской литературе Абдухамит Нарымбетов работал с Габитом Мусреповым 18 лет. С 1968 года до самой смерти писателя он на добровольных началах занимался изданием его книг. Их знакомство произошло при следующих обстоятельствах: — В январе 1968 года в гостях у Мусрепова были директор Института литературы и искусства Муслим Базарбаев и литературовед Исхак Дюсембаев. В перерыве между игрой в преферанс хозяин попросил Базарбаева найти ему научного сотрудника, который помог бы ему собрать критические и литературоведческие статьи, опубликованные в разных газетах и журналах за полвека творческой деятельности, чтобы издать их отдельной книгой под названием «Долг художника». Директор назвал мою фамилию. Я был в то время молодым кандидатом наук. Работать с живой легендой я посчитал для себя честью и уже на следующий день был у Мусрепова. Материал для «Долга художника» я собирал ни много ни мало три года! Так как у писателя не сохранилось ни одной копии, я искал статьи в библиотечных архивах начиная с 1924 года. Мусрепов как-то даже пожаловался Базарбаеву на меня: «Какой-то он у тебя слишком педант». Как потом выяснилось, Габита Махмудовича поджимали сроки: он уже заключил с издательством договор и успел даже получить четвертую часть гонорара за еще не изданную книгу. Несмотря на трепетное отношение к классику, мне пришлось проявить твердость характера. — Габе, — сказал я ему. — Я ведь дерусь с редакторами за каждую вашу запятую и за каждую вашу букву при проверке текстов. Были статьи, которые мы с ним по обоюдному согласию решили не включать в сборник. Это, например, касалось одного писателя — большого приятеля Мусрепова по преферансу и очень посредственного художника слова. Габит когда-то написал о нем хвалебную статью в центральной печати. Подозреваю, что этот человек, пользуясь дружескими связями, просто попросил сделать его это. Все свои книги Габит писал арабским шрифтом и только простым карандашом, поэтому текст ложился на стол машинистки без единой помарки. Творческий процесс строился у него следующим образом: Габе закрывался в своем кабинете и никому его не открывал. В такие дни он не то что ни с кем не разговаривал — он не отвечал даже на телефонные звонки. Словом, отключался от всего мира. Если сравнивать его с Ауэзовым и Мукановым, то Мусрепов написал не очень много: четыре романа, пьесы и литературоведческие статьи. Это отчасти я объясняю тем, что как стилист Мусрепов был очень требователен к себе. Первую часть дилогии «Пробужденный край» он написал в 1953 году, а вторая часть, которая называется «В чужих руках», увидела свет только через 30 лет. Зато с точки зрения художественного мастерства эти произведения безукоризненны. Каждый персонаж романа писатель, как он признавался сам, пропускал через себя. Еще одно объяснение тому, что он не оставил после себя произведений, количество которых исчислялось бы многими десятками, — его необыкновенное жизнелюбие. Он позволял себе то, чего, допустим, ни Ауэзов, ни Муканов, ни Мустафин позволить себе не могли: на охоте пропадал месяцами, часами мог играть в бильярд и преферанс. Но кто знает, может, именно это и было частью его жизненного таланта. «Моя Джоконда — это Улпан» Следующей после «Долга художника» книгой, которую Абдухамит Нарымбетов помогал издавать Мусрепову, был роман «Улпан. Ее имя». Он был издан в 1975 году. Хотя считается, что известность у всесоюзного и зарубежного читателя ему принес «Солдат из Казахстана», именно роман «Улпан. Ее имя» стал самым главным его детищем. К написанию этого произведения, по собственному признанию, он готовился всю жизнь, но написал его всего за год. В своем дневнике Мусрепов писал: «Моя Джоконда — это Улпан». Этот женский образ он проносит через свое творчество. Именно о такой женщине — гордой, самодостаточной, способной без раздумья в минуты необходимости взять на себя бремя мужских забот и в то же время преданной семейному очагу — он тосковал всю жизнь. Могила легендарной Улпан находится рядом с захоронением деда Габита Мусрепа, который был близким другом ее мужа Есенея. — Никто больше меня не писал о женщине-казашке, — сказал Габит однажды Нарымбетову и, повторив слова Льва Толстого о том, что «самые хорошие женщины лучше самых хороших мужчин, а самая плохая женщина хуже самого плохого мужчины», заявил, что согласен с первой частью этого утверждения, но вторую часть, по его мнению, нужно перефразировать так: самая плохая женщина лучше самого плохого мужчины. В 1980-м вышло второе издание романа «Улпан ее имя». — При подготовке к печати я сравнил его с первым вариантом, — рассказывает А. Нарымбетов, — и нашел одно различие. Дело в том, что предками Мусрепова были туркмены. В первом варианте романа эта история изложена так. Молодой туркмен попал в плен к казахам, которые впоследствии женили его на своей соплеменнице. От этого союза пошло потомство, которое в народе называли «туркменами». «Туркмен Мусреп» — именно так называли сородичи деда будущего писателя. Во втором же варианте Мусрепов несколько смягчил эту историю: теперь уже казахский джигит женится на туркменке. Я спросил писателя: «Почему вы внесли это изменение?». Оказывается, первым вариантом остались очень недовольны аульные родственники писателя. Старики в очередной приезд Мусрепова в родную Северо-Казахстанскую область напали на него с упреками: — Твои предки были самыми что ни на есть настоящими казахами, — заявили они и повели на родовое кладбище, чтобы доказать это. Их обида объяснялась просто: у казахов статус родственников по материнской линии всегда был ниже, чем по отцовской. Он был рыцарем духа Мусрепова близко знавшие его люди называли батыром духа. В 1932-м во время страшного голода он, например, направил письмо Сталину, где рассказывал о том, что в Казахстане гибнет каждый второй казах. После того как оно попало в руки тогдашнего первого секретаря крайкома КП(б) Казахстана Голощекина, Мусрепова «в целях перевоспитания» направили в годичную ссылку в Кустанайскую область. В 1937-м он, рискуя собственной свободой и даже жизнью, отстаивал своего друга Беимбета Майлина. — Я такой же враг народа, как и он, — заявлял он на всех собраниях. За свое заступничество писатель поплатился тем, что от неминуемого ареста вынужден был целый год скрываться в Москве. В 1937-м его исключили из партии и освободили от должности заведующего отделом культуры ЦК КП Казахстана. Партбилет ему вернули только в 1955 году. Все эти годы Мусрепов был безработным. Это означает, что на жизнь в течение 18 лет он зарабатывал только гонорарами от своих произведений. Все, с кем Габит близко общался и дружил, запомнили его как очень щедрого человека. В 1969-м он купил машину ГАЗ-69. Говорил, что она нужна ему, чтобы ездить на охоту, но вскоре она у него исчезла. Оказывается, он ее уже успел подарить одному своему другу, директору автобазы из Аральска. Страстный охотник, самыми дорогими вещами в своем доме он считал два ружья, привезенные из-за границы, но стоило семипалатинскому писателю Сарсекею Медеу заикнуться о том, что одно из них ему приглянулось, как в тот же день он его получил в подарок. Порой Мусрепов бывал доверчивым, как ребенок. Будучи щеголем и франтом, костюмы Габит менял каждый день. Непременным его требованием было, чтобы брюки при глажке обрызгивались одеколоном. Однажды был такой курьезный случай. Габит, будучи первым секретарем Союза писателей Казахстана, оставил свой кабинет открытым. Возвращаясь назад, он встретил человека в точно таком же макинтоше и шляпе, как у него. Тот, проходя мимо, поздоровался с ним и пошел дальше. Габит, как он сам признавался позже, удивился, что в Алма-Ате кто-то еще кроме него носит такие же макинтош и шляпу, но, чтобы вежливый встречный мог его обворовать, ему и в голову не могло прийти. А иногда бывал просто по-мальчишески дерзок. В 1982-м в ГАТОБе имени Абая проходили торжества в честь его 80-летия. Когда на сцену поднялся начальник управления культуры Восточно-Казахстанской области, чтобы вручить чапан и приветственный адрес от имени первого секретаря обкома партии Протозанова, известного крутым нравом, переходящим в самодурство, а также большим пристрастием к спиртному, то Габит громко спросил при всех: — Сколько раз в день напивается твой шеф? — Или вот еще один случай, связанный с выпуском книги «Драматические произведения», — вспоминает Абдухамит Нарымбетов. — В то время партия требовала от писателей произведения только на современную тематику, и я позволил себе сделать писателю маленькое замечание: «В этой книге у вас все драмы исторические. Боюсь, цензура придерется». По натуре очень немногословный, он ответил в своем духе: «Ерунда!». Время показало, что он был прав. Казахские театры держатся сегодня не на пьесах-однодневках, а на драмах Ауэзова и Мусрепова, которые написаны в 30-е, 40-е и 50-е годы прошлого века. Преданный рыцарь казахской литературы, Габит остался ей верен даже на смертном одре. Умирая, он продиктовал находившемуся рядом Мухтару Шаханову такие строки: «Если литература и искусство, вычерчивающие кардиограмму души нации, не достигнут высшего совершенства и их не признают великими другие, то нация никогда не будет называться великой». Непотухшая звезда Габита Мусрепова Светлана Ашимханова, заведующая кафедрой русской и зарубежной литературы КазГУ им. Аль-Фараби: — Мои и кандидатская, и докторская диссертации освещают творчество Габита Мусрепова. Ответом на осторожные предостережения о недостаточности одного писательского опыта для докторского исследования стала монография «Мир Габита Мусрепова». Мне удалось подтвердить неисчерпаемость творческого потенциала казахского национального классика. В дневнике Габита Махмудовича среди многих раздумий, поражающих философским подтекстовым смыслом, мое внимание остановилось на записи в одно предложение. Не могу не повторить его дословно на языке оригинала: «Жарыћ жол есебiмен санаѕанда, он мыѓ жыл бџрын с˜нген жџлдыздыѓ жарыѕы ќлi кљнге с˜нiп болмаѕаны бар екен!». На русском языке эта мысль, заветный смысл которой автор подчеркнул восклицательным знаком, звучит примерно так: «Есть звезды десять тысяч лет назад потухшие, но они до сих пор светят!». Скрытый в интонации этого афористичного высказывания особый смысл раскрывается в творческой судьбе самого писателя. Свет его звезды стал в наши дни чище и ярче, он одаривает мусреповских читателей теплом нового обогащенного смысла. В такие далекие и такие близкие 70-е годы в аспирантуре МГУ имени Ломоносова у меня не было особого простора для собственного выбора. Современные национальные писатели подверстывались под традиционную проблематику: соотношение национального и интернационального, с неизменным предпочтением второго. Естественно, проза Габита Мусрепова воплощалась для меня в первую очередь в романах «Солдат из Казахстана» и «Пробужденный край». Лишь много позже я осознала, что настоящего Мусрепова в моей кандидатской не было. На русском языке по разным причинам и обстоятельствам озвучен сглаженный текст, не передающий всей оттеночно-философской глубины мусреповских замыслов. В коротком интервью невозможно проиллюстрировать всей масштабности потерь на пути перевода таких, например, произведений, как «Жат ћолында» («В чужих руках»), «?мiр жорыѕы» («Зов времени»). Достаточно задержаться на несоответствии полифонического содержания в заглавии «Жат ћолында» («В чужих руках») и переводного варианта, повторившего заглавие первой книги дилогии «Пробужденный край». Позиция переводчика отразилась и в тексте произведения: акцентируемый Мусреповым в заглавии смысл — его народ, его родная земля и ее недра попали в руки англичан. Это осознается до конца только сегодня. И именно этот смысл безнадежно сглажен в переводном варианте. …В 1979 году писатель, перенесший тяжелую болезнь, пришел на защиту моей диссертации. В памяти осталось его заботливое отношение ко мне. «С этой девочки будет толк, — говорил он именитым исследователям своего творчества. — Не упускайте ее из виду». Но какой это был непревзойденный стилист, я поняла только после смерти писателя, когда, наконец, стала читать его произведения в оригинале. Он ведь словно гладью вышивал и даже в те запретные годы сумел донести до читателя свои сокровенные мысли. Но это только в оригинале. В переводе же, как я говорила уже выше, для того, чтобы уложить их в общий цензурный запрос, именно эти места либо упущены, либо приукрашены. Перевод не только искажал и не передавал сокровенных и тайных мыслей Мусрепова, но самое главное — в нем не было казахского менталитета, а было лишь общее советское «ура». Единственным переводчиком, который его удовлетворил, был Герольд Карлович Бельгер. С переводами всех остальных он вынужден был соглашаться, чтобы хотя бы в таком виде его узнал общесоюзный читатель. Самое ужасное, что на другие языки — армянский, болгарский, французский — Мусрепова переводили с русского. Из-за этого его оценивают порой как второразрядного писателя. Потрясение после прочтения произведений Мусрепова в оригинале было настолько сильным, что я почувствовала потребность что-то сделать ради памяти великого человека. И хотя к тому времени темой моей докторской были казахско-американские литературные отношения, я отбросила все свои изыскания и переключилась на Мусрепова. Работала я с огромным удовольствием. По ходу мне, естественно, приходилось критиковать всех его переводчиков. Чтобы избежать упрека: «Вы критикуете, а что сами-то сделали?», — я перевела один из ранее не переводившихся рассказов, который называется «Анши Майра», и включила его в свою монографию «Мир Габита Мусрепова». Сегодня я ему благодарна. Благодаря Габиту Махмудовичу я читаю лекции по зарубежной литературе на казахском языке. Мусрепов ждет своего переводчика Герольд Бельгер, писатель: — С Габитом Мусреповым я сталкивался при его жизни довольно часто. После перевода нескольких его рассказов он очень хотел, чтобы я сделал подстрочный перевод романа «Пробужденный край». Сразу скажу, что переводить его крайне тяжело. Как тонкий стилист и знаток казахского языка, он умел и любил играть словами. У него был сложный синтаксис, и поэтому он редко прибегал к шешенскому, бийскому красноречию. При переводе на русский язык все это, естественно, безнадежно терялось. Мусрепов прекрасно осознавал, что по этой причине переводить его на русский язык практически невозможно, поэтому и соглашался с неизбежными потерями. Я старался быть максимально приближенным к оригиналу, но это, признаться, не всегда удавалось. Незадолго до его смерти я читал ему перевод его очерка «Жол жонекей» — «В пути». Габит Махмудович слушал, поддакивал, делал замечания, но в общем мой перевод одобрил. Этот очерк мы с ним готовили для «Известий», но для газеты он оказался слишком объемным и редактор попросил «ужать» его с 20 страниц до шести. Я на это не пошел, а автор в то время был тяжело болен. И таким образом «Жол жонекей» на русском языке так и не увидел свет. Перевод, к сожалению, я до сих пор не могу найти — он где-то затерялся в моих архивах. Сегодня я могу сказать одно: Мусрепов терпеливо ждет своего переводчика. И остается лишь сожалеть, что из-за плохих переводов русский читатель, к сожалению, плохо знает творчество этого большого писателя. «Он сделал жест: «Улепетывайте» Сергей Азимов, режиссер-документалист, генеральный директор Национальной компании «Казахфильм» имени Шакена Айманова: — …Жалею о том, что мне в свое время не удалось снять фильм о Габите Мусрепове, хотя задание было получено сверху и уже был готов сценарий. В те дни писатель как раз уехал в Москву на заседание комиссии по присуждению Ленинской и Государственной премий, членом которой он был. Наша съемочная группа двинулась следом. Приходим к нему в гостиницу, а он говорит: «Я не давал согласия, вас ввели в заблуждение, так что не тратьте зря деньги — уезжайте». Сегодня я, может быть, не решился бы на это. Но тогда я был молод и дерзок, и мы остались, чтобы снимать Мусрепова скрытой камерой. Договорился с сокурсниками по ВГИКу, которые работали на центральной студии документального кино, и они, хотя это было запрещено, снимали его рядом с другими корифеями советской литературы и искусства. Уже в Алма-Ате звоним писателю с просьбой о продолжении съемок, а он опять ответил категорически: «Нет!». Тогда мы буквально врываемся к нему в дом и ставим камеру. У оператора руки трясутся от страха: все-таки Мусрепов — Герой Соцтруда, классик казахской литературы, человек-легенда! Как вы думаете, что он сделал при виде такого неслыханного нахальства? Посмотрел на нас иронически — он вообще к нашей профессии относился пренебрежительно, — взял домбру и начал играть. А после встал, сделал реверанс и такой жест, который можно было понять только так: представление окончено, улепетывайте. Самое страшное — «Портрет» (так назывался этот фильм) положили в архив. А вскоре стала сниматься еще одна картина под таким же названием, но уже другим режиссером. После показа любого фильма в те годы существовал такой порядок — смывать пленку на серебро. И вместе с материалом этой картины было смыто все, что мы снимали о Габите Мусрепове. «Я вскочил перед ним, как солдат перед генералом» Шериаздан Елеукенов, доктор филологических наук: — Я знал его по школьным учебникам, видел его иногда на улицах Алма-Аты, но подойти к нему не решался. Первая моя встреча с ним тет-а-тет произошла, когда я стал заведующим сектором отдела пропаганды и агитации ЦК Компартии Казахстана. В те годы как раз на экраны вышел фильм, поставленный по сценарию писателя Жумабая Ташенова. Картина получила очень теплые отзывы, но вдруг в ЦК поступило письмо, обвиняющее сценариста в плагиате. Перепевы с другим произведением на самом деле были, но не более того. Поэтому я уже поставил на письме визу о том, чтобы закрыть тему, когда дверь в мой кабинет открылась и передо мной предстал Габит Мусрепов! Я, естественно, как солдат, увидевший перед собой генерала, мгновенно подскочил. Мы начали с ним разговаривать. — Я слышал, что на Ташенова поступила жалоба, — сказал он. — А вы знаете, что он — оралман из Каракалпакии? Я ответил ему, что за необоснованностью мотивов письмо не будет иметь дальнейшего хода. По инструкции я не должен был показывать ему никакие служебные бумаги, но в отношении Габита Махмудовича я поступить так не мог и, ссылаясь на то, что он тоже когда-то работал в ЦК, ознакомил его с содержанием письма и со своим ответом. Он поблагодарил меня и сказал, что нужно поддерживать тех, кого жизнь разбросала по миру и которые, наконец, вернулись домой, в Казахстан. Эта история говорит о том, что Габит Махмудович мыслил категориями нации. При своей занятости он нашел время лично прийти в ЦК, чтобы защитить коллегу, который мог попасть в беду. Галия ШИМЫРБАЕВА //Казахстанская правда от 22.06.2002
Jake: И молва их развела - писателя и актрису Галия ШИМЫРБАЕВА "Если меня когда-нибудь спросят, встретил ли ты в своей жизни женщину умную, красивую, честную, я отвечу: "Да. Это была моя Раечка". Эти строки Габит Мусрепов посвятил своей жене - красавице-актрисе Рае Мухамедьяровой, известной зрителям по фильмам "Песня зовет", "Сплав", "Меня зовут Кожа". ...Они встретились, когда ему было 60, ей - 23. - Мы познакомились совершенно случайно, неожиданно, - рассказывает Раиса Мажитовна. - Дома кино тогда еще не было, и все крупные мероприятия у киношников обычно проходили в здании Союза писателей. В конце мая 62 года там состоялся второй съезд кинематографистов. Я жила в то время за городом на квартире у одной казахфильмовской костюмерши, поэтому немножко опоздала - съезд уже начался. В молодости я была очень эффектная. И так уж получилось, что, когда я вошла в зал, все оглянулись в мою сторону, а человек, выступающий с трибуны, замолчал. Я смутилась, стала торопливо искать свободное место. Кто-то сидящий у самого прохода, взяв меня за руку, усадил на свое место. В перерыве члены президиума проходили прямо рядом со мной. И Габит Мусрепов задержал на мне долгий взгляд. Я не придала значения. Что же тут такого? Я - женщина, он - мужчина. На следующий день, во время просмотра новых фильмов, мне захотелось пить. А в Союзе писателей не было в то время никаких буфетов, баров и кафе. Дежурная говорит: "Даже и не знаю, миленькая, где здесь можно найти воду". И тут подходит Габит Мусрепов. А он ведь был хозяином в этом здании - секретарь Союза писателей Казахстана. Повел в свой кабинет, налил мне воду. Мы поговорили о чем-то незначительном, я поблагодарила и ушла. После этого Габит Махмудович не оставлял меня в покое. Делал все возможное и невозможное, чтобы встретиться. Приходил на просмотры в киностудию или же сам мог находиться в Союзе писателей, а его шофер Анатолий ждал меня у ворот "Казахфильма". Говорил, что Габит Махмудович хочет поговорить со мной. Я отказывала раз, другой. Мусрепов на меня впечатления совсем не производил. Мне он казался даже не пожилым, а очень старым человеком. Но авторитет писателя сделал свое дело: в третий раз уже было неприлично отказывать во встрече. Мы поехали за город. Тогда и природа, и воздух в Алма-Ате были совсем другие, а за городом - тем более. Габит Махмудович умел выбирать места. Анатолий накрыл дастархан, где, как по волшебству, появились яства, которые я раньше и не видела. За этим столом состоялся наш первый разговор. В школе я всегда любила литературу и цену слову знала. Габит Махмудович же говорил так, что я не могла оставаться равнодушной. Но все же любовные струны у меня молчали, и после этой встречи я стала его избегать. Но теперь Анатолий дежурил у моего дома. Иногда я только успевала забежать в комнату и долго-долго не зажигала свет, чтобы не обнаружить себя. Я не хотела, не хотела... Однажды Мусрепов приехал сам. Анатолий зашел ко мне и говорит: он просит выйти тебя всего на пять минут. Я думаю: это будет последний разговор, всякую надежду надо уничтожить. Ничьей любовницей я быть не собираюсь. Пока шла до машины, была очень решительной. Я посмотрела Габиту Махмудовичу в глаза, и... у меня внутри все перевернулось. У него, мне показалось, они были полны страдания и прямо какой-то собачьей тоски. Хотела сказать: это безумно, стыдно, невероятно, я не готова к связи, в основе которой лежит огромная разница в возрасте. И вдруг говорю: "Подвиньтесь, Габит Махмудович". Он спрашивает: "Куда поедем?". - "Куда хотите, туда и поедем", - отвечаю я. Поехали за город - туда, где уже бывали. Разговаривали, ели, немного выпивали. Вот так вот мы стали встречаться у нашего ручья. Купались, играли в карты. Он меня научил, кстати, игре в преферанс. Потом он стал возить меня на рыбалку. Тот не зажжет, кто сам не горит. Он, видимо, настолько сильно любил меня, что часть чувства вселил в меня. Я себя оправдывала: ну и что, что он старше и богаче меня? Я ведь его люблю. Значит, связь с ним не безнравственна. Я долгое время не пускала его к себе домой. К тому времени я уже успела получить квартиру. Там у меня стояли стол, стулья и казахфильмовская раскладушка. Бум съемок у меня прошел, началась полоса без фильмов. И мне не хотелось, чтобы кто-то был свидетелем моей бедноватой жизни. Потом он, видимо, понял причину и предложил: "Раечка, сходи в мебельный магазин, а потом позвони мне". Я долго отнекивалась. Не хотелось быть девушкой на содержании. - Как его и ваши знакомые восприняли эту связь? - Сами знаете отношение казахов к актрисам - легкомысленные, податливые женщины. А круг, к которому принадлежал Габит Махмудович, определял общественное мнение. Я была для них червячком, меня легко можно было уничтожить, но Мусрепов меня оберегал, порою даже подставляя себя. Я ему говорила: "Габит Махмудович, если будет нужно, в любое время уйду с твоего пути". - "Нет. Теперь все время будем идти рука об руку. Лишь бы ты меня не бросала". Однажды я была на заседании в Академии наук, посвященном вопросам культуры и искусства. Габит Махмудович выступал с докладом. Затронув работу киностудии за последние два-три года, он отметил, что на казахском кино появилась талантливая самобытная актриса - Рая Мухамедьярова. Чтобы сказать это, когда все знали, что у нас личные отношения, надо, думаю, иметь немалые смелость и... нахальство. - Но ведь он был семейным человеком. - Как-то он пригласил меня домой. Кажется, на день рождения внучки. Нашел такие слова, что я не могла отказаться. Собралась вся его семья и друзья - известные писатели. И я сидела за столом, накрытым его женой. Она мне улыбалась. За это Хусни-апай я буду благодарна до самой смерти. В общем, я в первый раз попала в "великосветское общество". Его внучки развлекали меня всячески. Тогда были в моде быстрые танцы - буги-вуги, чарльстон. Они танцевали, за руки вводили в круг меня. А я стеснялась, чувствовала себя ужасно неловко. До сих пор спрашиваю у себя: зачем он пригласил и зачем я пошла? Вы представляете, что было после этого? Представляете? Ну в общем, ажиотаж поднялся по всей Алма-Ате. Телефоны у жен писателей дымились. Наверно, наша с Габитом Махмудовичем любовь была его лебединой песней. А если так, то надо пропеть ее достойно и красиво. А я, глупая, тогда многих вещей не понимала. Я просто положилась на него. Думала: у меня мозгов на двоих не хватит, как он скажет, так и будет. - И вы поженились! - В начале 64-го художница Гульфайрус Исмаилова решила рисовать мой портрет. Однажды я пришла к ней на очередное позирование. Она открывает дверь и вдруг почему-то шепотом говорит: "Рая, умерла жена Габита Махмудовича". Я окаменела: неужели виновата я? После похорон он спросил: "Раечка, что будем делать?". - "Не знаю, Габит Махмудович. Я беременна". Он предложил дождаться хотя бы годовщины. Я почему-то не согласилась. За эти два года я, видимо, устала, вымоталась. О том, что мы грешны, знала вся Алма-Ата. Так какая разница - ждать год или десять лет. И мы поженились, не дожидаясь годовщины. Это тоже, конечно, вызвало волну осуждения. - Но через шесть лет все закончилось разводом? - Да, разводом. В какой момент начался разлад - не помню. Люди нас не оставляли в покое. Походя, мимоходом настраивали его. "Да она же, эта красотка, оставит тебя", - говорили они ему. Распускали слухи, что наши дети не от Габита Махмудовича. Дескать, мужчина его возраста не может стать отцом. А я могла быть только преданной, но я не умела вслух говорить о чувствах. А надо было, наверное, делать это ежедневно, ежечасно. Мужчины ведь любят и глазами, и ушами, а Габит Махмудович, делая акцент на возраст, не был уверен в моей любви. - И все-таки прямой причиной развода, вспоминают ваши современники, была измена. - Была. Но она такая - назло! Мелочная, несерьезная. Он пошел на поводу сплетен, и я не знала, как ему отомстить. Он меня оскорблял, резал на куски без ножа. Он ведь владел словом. Они у него были жгучие, убивающие наповал. Никто не знает, что я пережила. И когда я от него уходила, оказывается, настолько обессилела, что мне говорили: "Почему ты шаркаешь ногами, как старуха, и куда делась твоя осанка?". Это нечеловечески тяжело - находиться на самой вершине обожания, преклонения и вдруг оттуда свалиться. Вот так я оправдала казахскую поговорку: если падать, так с самого высокого верблюда. Но я не позволила себе долго быть слабой. Никому не жаловалась, не докучала, переварила и передумала все одна. Так же, как когда-то большую любовь. Я считала: наши с Габитом Махмудовичем взаимоотношения необычны, неординарны. Если я буду с кем-то говорить об этом, они обеднеют, будут обкрадены и обессилены. У каждого - своя вершина. Та, на которую поднял меня Мусрепов, видно, была мне не по зубам, а скорее всего - не по мозгам. Но мы оба испытали большую любовь, а большая любовь чревата трагедией и глубокой драмой, она недолговечна. - А дети? Неужели их рождение не смогло удержать брак? - Когда старшей Гаухарочке было четыре месяца, я снова забеременела. Это были очень сложные годы - 65-й, 66-й и 67-й. Я только и успевала бегать от одной коляски к другой и стирать пеленки. Я так тогда устала и мечтала только об одном - выспаться. А Габит Махмудович хотел, чтобы все внимание я уделяла ему одному. Чувствую, его любовь ослабевает. К началу 69-го у нас получился полный разлад. В 70-м, когда он нашел мне и детям квартиру, мы разбежались окончательно. Не было ни скандалов, ни истерик. Просто я предложила: "Габит Махмудович, хватит нам терзать друг друга". Проходили годы, и я стала понимать, что, кроме него, никого никогда не смогу полюбить. Были, конечно, связи. Это естественно. Но они не задевали ни ума, ни сердца. И я посвятила свою жизнь детям. Обе девочки очень талантливые. Это у них, конечно, от Габита Махмудовича. Старшая рано стала мамой, она - отличная хозяйка. Младшая работает в шведской фирме, пользуется авторитетом. Габит Махмудович всю жизнь мечтал о сыне, но ни с первой женой, ни со мной не получилось. Но у младшей дочери, Гульнар, буквально через девять месяцев после смерти отца родился сын. Назвали его Габитом. Вылитый дед - фигура, походка, глаза, руки... Как будто Габит Махмудович целиком переселился в своего внука. - После развода с вами Габит Махмудович вступал в брак? - Он сразу женился на своей машинистке. Но спустя совсем немного времени он стал ходить к нам. Я ждала, когда же он скажет: "Рая, я возвращаюсь к тебе". И я бы не задумывалась ни минуты. Но он не сказал, я не предложила... Мы оба - гордые. - С высоты прожитых лет что вы можете сказать о неравных в смысле возраста браках? - Я свое мнение никому навязывать не могу. Но я не жалею о том, что испытала великое чувство, когда моя каждая клеточка работала на одного человека. Если бы не помешали люди, мы с Габитом Махмудовичем были бы еще долго счастливы. И он, может, жив был бы до сих пор. Я знала его жизненный потенциал и его несокрушимое здоровье. Единственное, что я могу посоветовать всем любящим людям: не верьте пересудам, люди завистливы. Даже те, кого вы привыкли называть друзьями. Как же так? Их сверстник в 60 лет превратился в юношу, в пацана. Конечно, им больно. Ведь каждый человек до самой смерти мечтает любить и быть любимым, но у большинства душа и сердце постарели. Поэтому они отравляли душу Габиту Махмудовичу... //Казахстанская правда, 16.03.1999
полная версия страницы